«НАЧАЛЬНИК   «ПОТЕШНОГО ВОЙСКА»

генерал-майора А.М. Овчарова

(окончание)

Отъезд генерал-майора Овчарова из Оренбурга в Новочеркасск

Всякий переезд переносится болезненно. Недаром в народе говорят, что дважды переехать, все равно, что раз погореть. Но не только дело в материальных потерях. Главное – моральные издержки, особенно для детей: смена школы, учителей, потеря друзей, новое окружение. Да и нам, взрослым, нелегко дается разлука с приятелями и друзьями. Правда, пока были молодыми, то  легко сходились с людьми, обрастали новыми, но с возрастом это делать становилось тяжелее. А тогда мы были сравнительно молодыми, мне - 43, жене - 38. Процесс обрастания друзьями начался быстро. Случайно встретили сослуживцев по Забайкалью Семена Герасимовича и Клавдию Дмитриевну Ширяевых, которые после демобилизации из армии осели в Оренбурге и работали в одной школе: он директором, она – преподавала биологию и ботанику. Жили при школе на Форштадте. Через них мы познакомились с генералом Фоминым. Затем приехал из Самарканда мой бывший заместитель полковник К.Т. Авеличев.

Встречаясь на совещаниях и партактивах в Оренбурге, как-то незаметно сошлись с начальником донгузского полигона генералом Рощицким. Человек он был широкой натуры и компанейский, как грузин, но немного взбалмошный. Как-то под вечер звонит по телефону и предупреждает, чтобы мы с Лидией Петровной собирались к ним в гости. «Какие там гости?! - ответил ему. - В такую погоду хороший хозяин собаку во двор не выгонит. Посмотрите в окно, что там делается: ни зги не видать». «Ничего, доберетесь!». И выслал за нами подполковника на гусеничном тягаче. Не успели закончить разговор, как могучий тягач уже грохотал под окнами. Оказывается, еще не получив нашего согласия, он его отправил. Видимо, жажда приключений поборола здравый смысл, и мы поехали. За брезентовым тентом свирепствовала вьюга. К нам подполковник доехал быстро, так как было еще светло, но пурга усилилась, нависла над степью и видимость снизилась до нуля. Дорогу потеряли, началось блуждание по степи. Лишь через четыре часа, преодолев более тридцати километров, добрались до станции Донгуз, что в переводе с татарского означает «Свинья». Действительно, тут Рощицкий подложил нам свинью. Хорошо еще, что все окончилось благополучно. Я задним числом сожалел, что согласился на эту авантюру. И люди намучились, и могучая машина без толку израсходовала много горючего и моторессурсов. Побывали у них как-то и весной, в пору цветения тюльпанов, и тут тоже не без приключений:  застряли двумя «победами» при «форсировании» небольшой, но коварной степной речушки.

Особенно теплая дружба сложилась у нас с семьей нового начальника учебного отдела, прибывшего из Куйбышевского суворовского училища, полковника Н.М.Мельникова, сменившего П.Д. Пешкова, убывшего в запас. Николай Моисеевич и Лидия Михайловна были славными, душевными людьми, какими и должны быть настоящие педагоги.

Не сторонились мы и дружбы с семьями подчиненных офицеров, были бы они людьми порядочными, способными на бескорыстную дружбу. Мы и сейчас переписываемся с семьей бывшего офицера-воспитателя Леонида Васильевича Собипана и с Верой Аркадьевной Катуковой, женой командира роты. А вообще-то у нас сейчас более 115 корреспондентов, не считая райкомов, музеев «красных следопытов» из тех мест, где довелось воевать. Они присылают поздравления к каждому празднику. Как говорится, не имей ста рублей...

Как-то с московскими друзьями, супругами Новицкими, гостившими у нас, решили побывать на соль-илецком соляном озере, о котором рассказывали чудеса. Действительно, водоем был интересным. Он образовался на месте заброшенной соляной шахты. Его глубина огромна, но несчастных случаев не было, так как утонуть в нем невозможно. Даже те, кто не мог плавать, лежали на воде и читали газету, настолько она насыщена солью. По сути, это была не вода, а соляная рапа. На восточном берегу существовала водолечебница. Там за примитивными загородками кишел лечащийся народ, а вокруг – юрты «дикарей», прибывших сюда невесть откуда. На территории лечебницы работали души с пресной водой, а дикарям приходилось мчаться к пресным озёрам, расположенным в 300-400 метрах от соленого. Мчались они без оглядки, в чём попало, вплоть до кальсон, потому что соль, высыхая, покрывала поверхность тела белым налётом и незаметные для глаза волосинки обрастали соляными кристалликами. При трении об одежду и даже от движения ветра они причиняли адскую боль, как будто кто-то их пинцетами выдергивал.

За время работы начальником суворовского училища каждый год приходилось бывать в Москве на совещаниях, проводимых начальником УВУЗ сухопутных войск, на которых подводились итоги работы за год, обменивались опытом и получали указания на предстоящий период. Даже в такой далекой от войск среде попадались старые сослуживцы. Так, заместителем начальника УВУЗ работал бывший офицер генштаба, а до этого служивший начальником штаба 23 танкового корпуса под командованием генерал-майора танковых войск В.В. Кошелева, с которым мне довелось воевать как на дальних подступах к Сталинграду, так и в самом городе. Начальником Ленинградского суворовского училища был генерал-майор К.А. Лазарев (в прошлом, видимо, Лазарян). В Забайкалье он командовал «столичной дивизией», то есть дивизией, которая стояла в том городе, где находился штаб округа - в Чите. Константин Аркадьевич по-восточному был рад нашей встрече, хотя знал меня как вридствующего командира дивизии. В 1959 году вместо него приехал генерал И.Л.Мироненко. Оказалось, что Лазарев ушел в отставку. С Мироненко мы поселились в одном гостиничном номере и ездили на одной машине. В Ленинграде он командовал армейским корпусом, который перевели куда-то в Белоруссию. Поехать с корпусом он не мог из-за болезни жены, которой нужны были специалисты-онкологи. При встрече через год мой первый вопрос был о здоровье его жены. «Померла она вскоре после моего возвращения со сборов. Пришлось жениться вторично. В нашем возрасте тяжело жить одному». «Кто же новая жена? – уточнил я». «Девка, что надо, молодая, врач». В 1961 году на очередных сборах его уже не было. «Куда же девался Мироненко, - спрашиваю нового начальника училища». «Помер, заездила молодая жена, - услышал в ответ». Вот так новость! А был он всего на два года старше меня.

сделал стойку на руках, а потом перешел на одну. Когда штанины опустились, мы увидели, что у него вместо обеих ног – протезы, вот те на! Мы стояли обалделые с открытыми ртами. Особенно неприятно и стыдно было мне, ведь никто и не подозревал, что у него ампутированы обе ноги, так как никогда он от нас не отставал даже в поле. Требовалось по форме одежды надевать сапоги - он был в сапогах, ботинки - он был в ботинках. Только после этого случая я стал внимательней к нему присматриваться, и уловил некоторую неестественность его походки. Может это и натолкнуло задать ему этот дурацкий вопрос.

Когда в 1961 году, сделав очередной выпуск суворовцев, я согласно плану приступил к расформированию училища, меня по «ВЧ» вызвал генерал-лейтенант К.Ф. Майоров и предложил ехать в Новочеркасск принимать такое же училище. «Зачем? Чтобы через два года и его разогнать?»  «Ну, к тому времени подберем тебе другую должность». «Или сейчас подбирайте другую, или я буду писать рапорт об увольнении в запас, а в Новочеркасск не поеду». «Подумай, я тебе через пару дней позвоню». 3вонил он еще два раза, но я уперся на своем и согласия не дал. Не хотелось снова сниматься с места, срывать детей с учёбы, да и в Оренбурге как-то прижились, обзавелись друзьями. А тут еще В.А. Шурыгин стал соблазнять своими предложениями. После назначения Г.И. Воронова Председателем Совета министров РСФСР он стал первым секретарем Оренбургского обкома КПСС. Мы с ним были в хороших отношениях. Узнав, что училище расформировывается, он предложил мне должность председателя областного объединения «Сельхозтехника».

В армии шла большая реорганизация в связи с сокращением общей численности войск. Расформировывались части и соединения, шло массовое увольнение в запас офицерского состава. Увольнялись даже те категории офицеров, которые не выслужили пенсию, целые выпуски училищ, как, например, Камышинское танко-техническое, Оренбургское авиационное училище штурманов, отправляли в запас. Это не могло не отразится на настроениях суворовцев, многие в то время отказались поступать в военные училища. Зачем? Чтобы после выпуска уволиться в запас и переквалифицироваться в свинаря?

В тот период центральные газеты пестрели заметками об офицерах, которые после увольнения приспосабливались к жизни в гражданских условиях. Один майор «прославился» на весь Советский Союз тем, что пошел работать свинарём, и газеты взахлеб его расхваливали. Становились героями дня стригали, дояры - в прошлом офицеры Советской Армии. Конечно, в нашей стране любая профессия почётна, и ничего зазорного нет, если майор пошёл работать свинарём. Но разве для этой работы так уж необходимо военное образование и опыт работы командира батальона? Его ведь можно было использовать и на другой работе, где требовались организаторские способности военного человека такой категории. И даже если этот человек пошел работать свинарем в порядке протеста против его увольнения из рядов Советской Армии, что не исключено, то зачем трезвонить об этом на весь мир?

Последствия этого трезвона сказывались на протяжении многих лет: упал интерес молодежи к военной профессии. Половина суворовцев отказывалась идти в военные училища. Мелькали в газетах и фамилии генералов в роли новоиспеченных директоров совхозов и председателей колхозов. Нашелся такой и в Оренбурге, принявший пригородный совхоз. Не знаю, что у него из этого вышло, но, видимо, то же, что и у генерала Ковалева в Самарканде на молочном заводе. Хорошо, если за такое дело берется человек, выросший в деревне, работавший до армии в сельском хозяйстве или окончивший соответствующий вуз. Но ведь, зачастую, шли в село люди абсолютно не знающие сельской жизни, далекие от ее интересов, не разбирающиеся в сельском хозяйстве. Какой же толк от такого горе-руководителя. По этим этическим соображениям я и отказался от заманчивой должности председателя областного объединения «Сельхозтехника», хотя меня Шурыгин  и успокаивал: нечего бояться, что не знаешь сельскохозяйственной техники, что в моем подчинении будет тридцать специалистов-инженеров. Главное – организаторские способности. Но даже если бы я и дал согласие, из этого ничего бы не вышло.

Старый «друг» генерал Майоров снова сыграл со мной злую шутку. Несмотря на неоднократный и категорический отказ принимать снова командование училищем, прибыл приказ министра обороны о моём назначении на должность начальника Новочеркасского суворовского военного училища. Жаловаться бесполезно. Пришлось ехать. Семья снова осталась на месте до завершения учёбы в школе. С одной казачьей столицы попал в другую, только теперь – в бывшую столицу Донского казачества. Если бы спящего или пьяного человека, как в кинофильме «С легким паром», перебросить из Оренбурга в Новочеркасск и оставить где-нибудь подальше от центра города, то он ни за что не догадался бы, что попал в другой город. Те же краснокирпичные особняки с кованными железными воротами и одноэтажные домишки между ними, улицы без твердого покрытия, зарастающие летом спорышом, и только приземистый собор на самой высокой точке  города, да памятник Ермаку, могли подсказать протрезвевшему человеку, что он попал не туда.

Отличается Новочеркасск от Оренбурга еще наличием двух триумфальных арок, сооруженных в 1817 году в честь победы России в Отечественной войне 1812 года и участия в ней донских казаков. Они венчают въезды в город: одна с северо-востока, другая – с запада. Когда-то в городе тоже существовал казачий кадетский корпус. В его зданиях долгое время размещались кавалерийские курсы командного состава, кавалерийское училище, а в последнее время занимает войсковая часть. Суворовское училище размещалось в красивых зданиях бывшей войсковой канцелярии и духовного училища. Во дворе были еще несколько строений различного предназначения.

В Новочеркасск была переведена одна рота из Оренбургского расформированного СВУ и именно та, которую я впервые набирал там. Здесь ей пришлось доучиваться два года, то есть довел ее до выпуска. С ней прибыли и два офицера-воспитателя подполковник Левушкин и майор Подобед.

До меня училищем командовал генерал И.К. Кириллов, он уходил в запас, но пока оставался в Новочеркасске. Жил в особняке за училищным забором, где на большом участке рос сад и виноградник, так что на эту жилплощадь я не мог претендовать. Начальник гарнизона генерал-майор танковых войск Олешко предлагал 3-х комнатную квартиру, но она нас не устраивала. Пришлось поселиться в санчасти училища, благо она размещалась привольно в одноэтажном особняке во дворе училища. Суворовцы почти никогда не болели, во всяком случае, так, чтобы их надо было укладывать в постель. А если бы такое и случилось, то рядом находился гарнизонный военный госпиталь, а в Ростове, всего в 40 километрах, - окружной. Да и жить там пришлось недолго, вскоре мы получили хорошую квартиру в Среднем переулке, выходящими окнами на мелиоративный институт. В этом же доме жил и первый секретарь горкома КПСС Т.С.Логинов. Мы с Тихоном Семёновичем и его женой Валентиной как-то быстро сблизились и встречались семьями то у них, то у нас, а иногда и на лоне природы, чаще всего в районе суворовских лагерей, на берегу Дона у хутора Калинин.

Лагерь находился в сорока километрах от Новочеркасска, в живописном месте. Дон делал крутую излучину в сторону левого берега, а на право - намывал песчаный пляж. Пойма стояла в густых зарослях деревьев и кустарника, прикрывая суворовские палатки, столовую и домики руководящего состава от жгучих лучей южного солнца. В начале августа суворовцы разъезжались по домам на каникулы, и я разрешал семьям офицеров занимать домики и служебные помещения  под жилье для их семей. К нам тоже к этому времени съезжались друзья и родные. В 1963 году их наехало столько, что пришлось ставить «артельный» стол, за который садилось восемнадцать человек. Приехал старший брат жены с двумя дочерьми, Новицкие с дочерьми, четверо Авеличевых, да нас шестеро с тещей. Домик начальника училища был трёхкомнатный с верандой, на которой стояла газовая плита на привозных баллонах. Рядом с домом поставили две лагерные палатки с нарами, куда настелили сена и прикрыли простынями. В одной жили ребята, в другой - девчата. Новицкие и Авеличевы занимали еще один домик моих заместителей, имевший два выхода

По вечерам ходили с бреднем по берегу Дона, «браконьерничали», инспектор рыбоохраны знал об этом, знал и о существовании бредня, который принадлежал охотничьему коллективу училища и им пользовались на законных основаниях для собственных нужд. Но ребятам я об этом не говорил. Их романтическим настроениям импонировало то, что мы с наступлением темноты крались по кустам к реке, разговаривали шепотом и озирались по сторонам, якобы высматривая рыбоохрану, а при появлении какой-нибудь моторки на реке шарахались в кусты. Кто-то из них сочинил «Браконьерский гимн», который неизменно распевали при возвращении с «набега». В бредень попадались сазаны, стерлядки и щуки, но сазана очень трудно поймать бреднем, эта хитрая рыба высоко сигала вверх и уходила через бредень. А стерлядка в те времена на Дону еще водилась, попадалась она чаще всего на песчаных отмелях. Однажды мы за один вечер поймали одиннадцать штук, причём, приличных экземпляров этой незаменимой для ухи рыбы. Днем ребята ползали по заросшему травой заливчику, образовавшемуся за пляжем, и вылавливали в тине руками раков.

Съесть весь улов за один присест даже такой компании, какая собралась у нас, было не по силам, поэтому около нашего домика я велел оставить двухосный рефрижератор, набитый льдом, который во время работы суворовской столовой, обслуживал её. К «браконьерскому» улову мы в течение дня добавляли изрядное количество мелкой рыбешки, которую вылавливала удочками вся наша ватага, так что женщинам возни с ней хватало. Выручала тёща Любовь Филипповна и «тетя» Ариша. Как ни странно, но этим непривлекательным делом они занимались в охотку, так как выросли на берегу Волги и с детства освоили эту несложную технологию. На кухне было установлено дежурство одной взрослой женщины и одной девочки – помощницы поварихи. Это освобождало остальных от кухонных  забот почти на целую неделю, так как на шесть взрослых женщин приходилось шесть девочек, ровно такое же количество было и мужиков, если к этой категории можно причислить 13-14 летних ребят. Участники этого сборища при встречах до сих пор вспоминают дни, проведенные на берегу Дона, наполненные духом романтики, запахом свежего сена и птичьего щебета по утрам.

На пол дороге к лагерям, на берегу степной речушки Аксай в те дни завершалось строительство уникальной ГРЭС мощностью в полтора Днепрогэса. Уникальность ее заключалась в том, что все агрегаты стояли под открытым небом. Случайно встретился мне в этом поселке забайкальский сослуживец - бывший начальник дивизионной школы сержантов подполковник запаса Сегедин. С ним и его женой мы неоднократно встречались как у нас, так и у них.

 Радостная встреча фронтовиков. Василий Иванович Новиков (слева) порой во время войны начинал бриться, когда начинался налёт. Это он научил Александра Михайловича Овчарова бриться опасной бритвой.

Однажды из Краснодара нагрянул к нам бывший ординарец Василий Иванович Новиков, или «дядя Вася», как называли его все в бригаде. Он по-прежнему был шустрым и жизнерадостным. Вспомнив всех знакомых однополчан, решили проехать по боевому пути 15-й гвардейской мехбригады в пределах Ростовской области. А проходил он совсем рядом, переправлялись, например, через Дон в районе хутора Калинин, что рядом с суворовскими лагерями. Но мы проехали по дорогам от Новочеркасска до станицы Большекрепинская и побывали в тех местах, где когда-то останавливались штабом, хотя отыскать их было не так легко, как казалось перед поездкой. В памяти сохранилось одно, а перед нами открывалась совершенно другая картина. Местность изменилась неузнаваемо. Появились новые дороги, мосты, лесопосадки, исчезли с лица земли некоторые поселки, появились новые. Попадались и старые, но с другими наименованиями. Перед наступлением на «Миус-фронте», например, штаб бригады стоял в хуторе Выдел – первый, а теперь он именовался Новым Выделом. Казалось, что двадцать лет в истории человечества – срок ничтожно мал, но в этом хуторе не нашлось ни одного свидетеля нашего там пребывания, печально, когда следы так быстро стираются. Невольно вспоминаются слова:

                              Года летят неудержимо, как реактивный самолет.

                              Без остановки, мимо, мимо… Никто не сдержит их полет.

Расставались невесело, как-никак, а «дядя Вася» старше меня лет на 10-12, увидимся ли еще? Но случилось так, что сборы руководящего состава округа были проведены в так называемых «Саратовских лагерях», по названию станицы Саратовская, под Краснодаром, и я смог навестить моего боевого однополчанина в его доме, познакомиться с его заботливой женой Ольгой Павловной и сыновьями Аликом и Мишей…

Как и в Оренбурге, здесь тоже приходилось осенью принимать участие в военном параде в Ростове, и на Первомайской демонстрации в Новочеркасске. Ребята гордились тем, что участвуют в торжественных акциях вместе со взрослыми, но на тренировки уходило много времени, зато и ходили они на параде не хуже курсантов. В СКВО тоже было три суворовских училища: наше, Ставропольское и Кавказское в Орджоникидзе. Обычно на парад выводилось одно наше училище, но иногда брали и от других по две «коробки»  8 на 8 человек из старших рот. В этих случаях оставшиеся суворовцы выходили на демонстрацию в составе Новочеркасского гарнизона. Спустя год после моего приезда в СКВО Ставропольское суворовское училище было расформировано. Трагическая судьба постигла и его начальника училища генерал-майора А.В. Соколова: за несколько месяцев до расформирования учебного заведения у него случился инсульт. Интересный, спортивного вида, еще не старый генерал вдруг превратился в косноязычного калеку, неспособного к передвижению без посторонней помощи. Перед этим мы были с ним на сборах в Новороссийске, плавали в Черном море, и я завидовал его хорошему телосложению, отсутствию жировых накоплений и хорошему загару. Он  хвалился, что ежедневно делает продолжительную физзарядку, постоянно по утрам обтирается влажным полотенцем, бегает трусцой  «от инфаркта» и все выходные дни проводит с женой на искусственном «море» под Ставрополем. И вдруг такое несчастье! Говорили, что очень уж он был расстроен известием о расформировании училища.

Не знаю, как можно принимать так близко к сердцу эти оргмероприятия, когда о них было известно давным-давно?! Во всяком случае, оно меня не застало врасплох, как-никак я уже был опытным «ликвидатором». Конечно, занятие это не из приятных дел. Нельзя без сожаления смотреть, как разбазариваются учебные кабинеты, над созданием которых годами, поколениями трудились целые коллективы преподавателей, офицеров и суворовцев училища. Правда, на этот раз кое-какие оставались на месте, так как все наше «хозяйство» принимало переведенное в Новочеркасск Муромское училище связи, ставшее впоследствии высшим военным училищем. Суворовцы убыли доучиваться в различные училища, а многие офицеры, том числе и начальник учебного отдела полковник М.Р. Романенков, были переведены в Кавказское СВУ. К сентябрю акты передачи были оформлены, и я стал «безработным», так как вакантных должностей в округе не было: сказывались последствия хрущевского разгрома армии. Обещание Майорова подыскать к этому времени подходящую должность осталось пустым звуком. Предложенные «на выбор» две должности начальника Дальневосточного или Свердловского суворовских училищ меня так взбесили, что я вспомнил те выражения, от которых отвык за последние годы, и меня оставили в покое. Первые три месяца «безработный» офицер о зарплате не беспокоится, так как ее выплачивают по последней должности, а уже потом – лишь за звание.

А.М.Овчаров, М.Р.Романенков (начальник учебного отдела) с сыном Сергеем

и Д.Г.Павлов (начальник политического отдела)

Откровенно говоря, я окончательно разочаровался в этой «системе», и недобрым словом поминал обоих своих «друзей»: Василенко, с которым так неудачно столкнула меня судьба в Москве, и Майорова, удружившего Новочеркасское суворовское училище вопреки моему желанию. Хуже всего, когда чувствуешь неудовлетворённость в работе. После дивизии как-то не с руки возиться с этим «потешным войском», как говорится, всё равно, что в бирюльки играть. Да и «отказники» вызывают ощущение, что работаешь на холостом ходу. Мы семь лет воспитываем суворовца в стенах закрытого учебного заведения, стараемся привить ему любовь к армейской службе, а он плюёт на все наши старания, получает на всём готовом прекрасное образование и идёт в гражданский вуз. Особенно это стало видно после хрущёвского погрома. Ребята, хотя и учились в закрытом учебном заведении, но не были полностью изолированы от жизни: на них влияла общая обстановка в стране, общее настроение. Причины бегства в гражданские вузы были ясны, но нам от этого не было легче. УВУЗ по-прежнему считал, что это результат ослабления нашей воспитательной работы с суворовцами, не считаясь с тем обстоятельством, что к моменту выпуска они становились взрослыми ребятами, способными разобраться с общей обстановкой в стране и самому подумать о своей судьбе, найти своё место в жизни. Впрочем, оргмероприятия в армии оттолкнули от военных училищ не только суворовцев, но и выпускников средних школ, которые тоже неплохо ориентировались в сложившейся обстановке. Положение с набором курсантов в военные училища было настолько серьезным, что вопрос обсуждался даже в ЦК и правительстве. Вот тогда и созрела мысль о создании высших военных училищ, по окончании которых выпускник получал две специальности: военную и гражданскую, что давало гарантию даже в случае увольнения в запас не оказаться за бортом. Постепенно положение начало меняться, процесс поворота молодёжи лицом к училищам был трудным и длительным. Легче что-то сломать, чем заново построить.

В ожидании нового назначения время тянулось мучительно медленно, выработанная привычка рано подниматься и весь день быть до предела занятым по службе теперь сказывалась. Безделье выводило из себя. И когда в декабре 1963 года предложили должность Дагестанского республиканского военного комиссара, я без промедления дал согласие. Выехал в Махачкалу снова без семьи: детей нельзя было срывать с учёбы, а тут еще старшая дочь разбилась на планере. Когда представители ДОСААФ начали проводить работу в школе о вовлечении старшеклассников в планерную школу, она записалась первой и потянула за собой остальных. Вначале всё шло хорошо, закончили теорию и тренировки на тренажёрах, приступили к практическим полётам. Галя сделала двадцать вылетов, а на двадцать первом попала в серьезную аварию. В тот злополучный день на аэродром увязался и ее брат Сергей. С его слов события развернулись следующим образом.

Когда начальник школы первым рейсом полетел с Галей, инструктор с ребятами выкатил с ангара второй планер, поставил его на стартовую площадку и собирался взлететь с очередным планеристом, но почему-то замешкался. В этот момент Галя завершила полёт и собиралась делать посадку, но посадочная площадка была занята. Все стояли к ней спиной и садящегося планера не видели, а услышать не могли: это же не самолёт. Галя обернулась к начальнику, что, мол, делать? Тот жестом показал, чтобы она взяла управление на себя и «перепрыгнула» через ребят. Она так и сделала, но дальше росли кусты, которые могли порвать крылья и привести к аварии. Начальник даёт команду делать новый круг, но было уже поздно: скорость потеряна и планер стал неуправляемым – задрал нос кверху, а потом штопором врезался в землю. Галя, сидящая впереди, сломала обе ноги и от обломков планера получила множественные ранения. Начальник школы отделался «легким испугом» - трещиной челюсти.

Дочь доставили в бессознательном состоянии в хирургическое отделение городской больницы, где оказали первую медицинскую помощь. Вызвали меня, главный хирург заявил о том, что надо делать ампутацию стоп обеих ног. Я попросил пока не торопиться, а посоветоваться с ведущим травматологом области, как подсказал сопровождающий меня начальник медицинский службы училища Николай Николаевич Мазуров. Пришлось ехать в Шахты, где находилось крупнейшее ортопедическое отделение страны, которое обслуживало не только шахтеров Ростовской области, но и многие соседние районы. Главным травматологом оказался  А.В. Шлепов, довольно пожилой человек с больным сердцем. Александр Васильевич отлеживался дома после серьезного сердечного приступа. Как истинный врач, он пренебрег состоянием своего здоровья, руководствуясь профессиональным принципом: сам погибай, больного выручай, и поехал с нами в Новочеркасск. Под его руководством была сделана первичная операция обеих ног, длившаяся несколько часов. Когда меня пригласили в ординаторскую, то я чуть не упал: на больничном топчане, прикрытый простынею, лежал старый врач… Глаза закрыты, лицо белое, как та простынь, под торой он лежал. «Умер!» - подумал я, и внутри у меня что-то оборвалось. Видимо, тогда у меня и случился микро инфаркт, который отмечают врачи, расшифровывая очередную электрокардиограмму. Но из-под простыни раздался слабый голос Александра Васильевича, которому нелегко далась и операция, и сам переезд. «Ничего, генерал, оклемается твоя дочка. Всё будет хорошо! Вот подштопаем её, и еще плясать будет!». «Фу ты, гора с плеч! Значит, он жив!». Придя в себя, поговорили о состоянии здоровья Галины и дальнейших планах лечения. Оказалось, что надо будет проделать ещё несколько хирургических операций, чтобы окончательно привести её ноги в порядок, а для этого со временем надо перевести дочь к нему в отделение. Так мы и сделали.

Когда она немного поправилась, и мелкие раны зажили, перевезли её в Шахты. Там ей Александр Васильевич сделал ещё две операции. Но на этом мучения не окончились, спустя год надо было наращивать лодыжку. Списались с нашим дорогим доктором, и он посоветовал обратиться в Махачкале к его ученику Набиду Цахаевичу Цахаеву. Тот уже был кандидатом медицинских наук и имел за спиной богатую ортопедическую практику. Ведь травмы получают и горцы в не меньшем количестве, чем шахтеры. Еще одно хирургическое вмешательство блестяще проделал Набид, нанеся этим тот последний мазок, который делают художники, завершая картину. Действительно, ту работу, что выполнили два мастера своего дела – Шлепов и Цахаев, можно сравнить лишь с творчеством художников или скульпторов. Из месива костей и тканей, которое видели хирурги Новочеркасской горбольницы, и, по их мнению, единственным выходом являлась ампутация, эти два выдающихся врача-гуманиста сделали чудо и спасли ноги моей дочери. До конца жизни мы будем им благодарны.

Прочитать версию аварии Галины Ясносекирской (Овчаровой)...>>

Из фотоархива Галины Ясносекирской (Овчаровой)...>>