Человеческая память, несмотря на уникальные свойства, дарованные ей природой, к сожалению, обладает и одним решающим недостатком - она со временем стирается.

Но бог мой, наверное, не настолько же, чтобы мы, выпускники Новочеркасского суворовского военного училища 1955 года розлива, достигнув весьма почтенной семидесятилетней выдержки, почему-то вмиг стали маразматиками. Стараясь избавиться от этого, прямо скажем, двусмысленного заболевания, летом 2005 года я влез в Интернет на суворовский сайт с надеждой получить хоть какое-то напоминание о пятидесятилетии 8-го выпуска. Никакого отзвука. Через год я вновь делаю попытку, надеясь своей запоздалой, хотя и сугубо цивильной, но героически подслащенной биографией разжалобить хоть кого-нибудь из своих друзей юности и детства.

Куда там… Клюнул только Юра Рудик - полковник запаса, выпускник другого училища, да и представитель другого, более молодого поколения, волею судьбы занесенного в Ростов-на-Дону. Что-то вроде "смотрящего" или полпреда кадетского братства по югу страны - тут уж сами выбирайте эпитет по вкусу на предмет то ли тюремной, то ли бюрократической лексики. Я весьма благодарен Юрию за оперативный отклик, несмотря на менторский тон, которым он пару раз дружески лягнул своего нового корреспондента по причине моего упорного игнорирования ежегодных слетов суворовцев в Новочеркасске, хотя до них из Таганрога рукой подать.

Оставим эту деликатную тему для более серьезного разговора. Но вот беда - сам Рудик владеет какой-то убогой, отрывочной информацией о нашем выпуске, а это как-никак сто двадцать душ. Их под сукно забвения не затолкать. Неужели судьбой новочеркассцев, в том числе восьмого выпуска, никто так и не занимается?

В городе суворовской юности на слетах бывших воспитанников я все же побывал два раза. В 1968 и в 1989 годах. На первую встречу меня пригласил Борис Васильевич Изюмский - наша всесоюзная литературная гордость. Он уже в ту пору после "Алых погон" был обвешан, как новогодняя елка, какими-то чиновничьими гирляндами и больше проводил времени в президиумах, чем за письменным столом. Считаю, что после неудачного "Призвания", та же участь постигла и "Подполковника Ковалева". Ибо вместо заключительного мощного аккорда славной суворовской эпопеи прозвучала не очень убедительная одинокая нота. Тем не менее, легендарный преподаватель истории навсегда останется в наших сердцах не только как состоявшийся писатель, но и очень хороший человек.

В Таганроге Борис Васильевич бывал наскоками в основном по тем же литературным делам. Будучи заведующим массовым отделом краеведческого музея, я помчался к нему в гостиницу, носившую до революции вычурное название "Бристоль", договориться о встрече с таганрожцами. Но через пару часов машина должна была увезти его в Ростов и мы на прощание немного побродили по нашему чудесному южному городу. Меня он, конечно, помнил по училищу, так как я не только был в его историческом кружке, но даже получил третье место в конкурсе очерков из российской истории под псевдонимом "Соколиный глаз".

Вспомнили и вместе посмеялись над сюжетом рассказа "Бушприт", занявшего на конкурсе первое место и принадлежавшего перу суворовца Джокича. Не удивляйтесь югославской фамилии - в первом взводе нашей выпускной роты человек двадцать были детьми погибших в годы Великой Отечественной войны югославских патриотов. Они были на год-два старше нас, так как вначале учились в подготовительных классах, а после окончания училища практически все вернулись на свою историческую родину. Мне потом говорили, что судьба отдельных наших друзей сложилась не очень счастливо. Что поделаешь, над ними висел рок многолетней вражды Сталина и Тито, да и не так-то легко было перекроить взращенную с детства советскую ментальность на новый капиталистический уклад.

Борис Васильевич деликатно затронул тему литературного творчества в нашем славном городе, назвал несколько имен. Меня слегка понесло. А как же, регулярно печатаюсь в местной прессе, иногда - областной, вот-вот закончу телесценарий о Таганроге с получасовым рассказом и показом, где на экране буду красоваться собственной персоной. Весь в творческом горении и бесконечных дискуссиях с телережиссером Галочкой Просвирновой, находящейся в постоянном цейтноте из-за реальных, а скорее, выдуманных переживаний. В общем, на таганрогском писательском фронте, на мой снобистский взгляд, перемен не предвиделось.

Изюмский внимательно прислушивался к новоявленному сценаристу.

- Название уже придумал? - тихо спросил он.

- Пока еще нет, но думаю, что-то вроде "Город, в котором ты живешь"…

- Идея неплохая, но, кажется, у кого-то она уже была. Потом по этому сценарию поставили одноименный фильм.

- Хорошо, Борис Васильевич, может тогда "Город у моря"?

- Уже получше. Вообще старайся, чтобы даже в названии произведения не попахивало плагиатом.

Ну, вот еще один предметный урок моего бывшего учителя.

В августе дневная получасовая теленовелла "Город у моря", несмотря на мои отчаянные телевыкрутасы, тихо и незаметно прошла по областному телевидению. Вряд ли в рабочее время ее успели узреть даже те, кого я с помпой приглашал на просмотр. Аплодировали, в основном, родственники. Спасибо и за это.

Стоят (слева-направо): Эдуард Капитонов, Геннадий Шубин, Борис Мухин, Юрий Михайленко, Анатолий Ткачёв, Татьяна Васильченкова, Василий Васильченков, Александр Чайковский, Александр  Михайлов. Сидят: Виктор Мищенко, Владислав Кравченко, Леонид Статкевич. 1989 год
 

В сентябре 1968 года приехал на встречу в Новочеркасск. Сразу же крупно не повезло. Во-первых, из восьмого выпуска я оказался единственным представителем. Во-вторых, нос к носу столкнулся с бывшим старшиной Красько. Пожимая друг другу руки, мы вдруг с ужасом ощутили, что этой встречи могло и не быть, так как когда-то один стал фатальной мишенью, другой - невольным охотником.

Это трагикомическое событие произошло за год до выпуска. Как-то, когда я усердно занимался в секции спортивной гимнастики, ко мне подошел тренер майор Степаньянц - маленький, усталый, желчный человек. От тренеров и тогда требовали результатов, ибо наиболее выдающиеся юные спортсмены принимали участие в рамках суворовских училищ и даже всеармейских соревнований. По ним и определяли потенциал наставников. Провозглашая вроде бы гармоничное, в том числе и физическое, развитие будущих защитников Родины, преподаватели, тем не менее, в уме постоянно держали как перспективных, так и бесперспективных спортсменов. Из Москвы со Спартакиады народов СССР вернулись перворазрядники Милинкович, Вукашинович, второразрядник - будущий полковник ракетных войск Коля Бауткин, а я в величайших муках мог дотянуться только до третьего разряда. Короче говоря, решившись, Степаньянц популярно объяснил, что с моей "жидковатой спиной и тяжеловатыми ногами" не видать успехов на ниве спортивной гимнастики, как своих ушей. Вот у восходящих звезд Юры Титова и Паши Столбова, блиставших на Спартакиаде, мощные торсы и сухие ноги. Им и бог велел восседать на спортивном Олимпе.

Тут как раз шел набор в стрелковую секцию. Пару раз старшеклассников водили в гарнизонный тир, где мы упражнялись в боевой стрельбе. Несмотря на то, что в армии уже давно на вооружение внедряли карабин Симонова, нас по-прежнему потчевали винтовками Мосина образца 1891 года. На закрытом стрельбище эффект от звука и мощности этого дробовика был сродни противотанковому ружью. Поэтому тех, кто умудрился попасть в мишень даже с закрытыми от страха глазами, решили проверить на мелкокалиберных винтовках ТОЗ-8, выпускаемых Тульским оружейным заводом.

Так, принципиально не желая переделывать ни жидковатую спину, ни тяжеловатые ноги, я оказался в стрелковой секции. Не помню, сколько очков нужно было выбить для третьего разряда. Помню, что нужно было выполнить так называемый стандарт - лежа, с колена и стоя. Открытый тир для мелкокалиберного оружия был непосредственно на территории училища, поэтому вскоре я не только дотянулся до своего разряда, но во время тренировок умудрился "замылить" штук пять патронов. Вот они-то и сыграли со мной, старшиной Красько и другими невольными фигурантами невероятного события злую шутку.

Учебные винтовки со штыками и просверленными по такому случаю дырками хранились в оружейных пирамидах учебного корпуса. А вот мелкокалиберные боевые располагались в небольшом помещении спального корпуса под замком, ключ от которого находился в дежурке.

В один из погожих летних дней я уговорил дежурного по роте взять на время злополучную мелкокалиберку. Дежурные по выпускной и предвыпускной ротам назначались из числа суворовцев, в младших классах - старшин и сержантов сверхсрочной службы, а по училищу - офицеров. Перед окнами спального корпуса шелестели листвой клены, тополя, каштаны, другие представители разнообразной южной флоры. Дальше виднелись спортивные площадки нижнего плаца, на втором же верхнем плацу располагались учебные корпуса, инженерные коммуникации, асфальтированные дорожки, даже стояли две старинные пушки времен первой мировой войны, запечатленные на одной из моих фотографий.

Честно говоря, не помню, кто их моих друзей дежурил в тот памятный день, кого я втянул в эту прискорбную историю. Как же, новоявленный разрядник решил блеснуть своим мастерством перед товарищами. Подумаешь, несколько хлопков по какой-нибудь невинной мишени, затем масленка, шомпол для чистки ствола и винтовка будет вновь надежно водворена под замок на свое законное место.

У открытого окна собралась толпа любопытных. Стрелял я по тонким веточкам дерева на расстоянии десяти - двенадцати метров. Для удобства стал на колени, положил ствол винтовки на высокий подоконник. Инстинкт самосохранения подсказал: если промажу или попаду - пуля уйдет в небо. Как оказалось, с физикой выпить на брудершафт я не успел, хотя и котировался на серебряную медаль. Первая пуля прошла мимо, лишь шевельнув листок. Вторая с каким-то подозрительным свистом переломила веточку пополам. Третья тоже попала в цель и ушла в небытие с тем же характерным подвыванием.

Я не спеша, заложил четвертый патрон, высматривая новую добычу в предвкушении бурных аплодисментов восхищенной публики. Но вместо них вдруг раздается истерический крик с верхнего плаца:

- Кто стрелял???

Через несколько мгновений бледный, всклокоченный, с вытаращенными от страха глазами, врывается в спальный корпус тренер по легкой атлетике майор Слюсарев. Сквозь проклятия, угрозы отправить в тюрьму до меня доходит весь ужас содеянного: я убил или искалечил человека. После завершения несколько затянувшейся истерики главного свидетеля выясняется, что все фигуранты этого незапланированного спектакля, слава Богу, живы. Просто на верхнем плацу возле новенькой машины "Москвич-401" стоял старшина Красько и обсуждал со своим другом, тоже старшиной и по совместительству счастливым обладателем редкого по тем временам автомобиля его технические достоинства. Фамилию старшины я не помню. Но хорошо помню добродушного, рыхловатого человека, от подбородка до пят покрытого темной шерстью, несмотря на обширную лысину. Взводный остряк, будущий полковник, возглавивший впоследствии одно из управлений высших военно-учебных заведений Северо-Кавказского военного округа, Юра Михайленко тогда еще предупреждал, что если случайно чиркнуть поднесенной к спине старшины спичкой, последний заполыхает живым факелом.

Так вот, стояли себе и стояли два бравых старшины, вели мирную беседу между собой, пока не загрохотали эти роковые выстрелы. Одна из пуль, очевидно, кувыркаясь после попадания в ветку, зацепила даже погон Красько. Только после этого оба друга нырнули под колеса своего автомобиля, твердо уверовав, что кто-то повел по ним прицельную стрельбу из засады. Проходивший мимо физкультурник, подняв панику, лишь усилил трагизм происходящего.

Дело закончилось тем, что Слюсарев с еще одним офицером привели меня к дежурному по училищу старшему лейтенанту Капустину. Тот не был ни взводным офицером-воспитателем, ни преподавателем, а служил, кажется, в административном отделе. Начальник училища гвардии генерал-лейтенант Сиязов отсутствовал, его заместитель, кто-то из полковников, выслушав рапорт по телефону, приказал дежурному отправить меня на гарнизонную гауптвахту. В течение трех суток явится хозяин, он и рассудит.

Капустин долго, хотя и без видимого энтузиазма, договаривался с гарнизонным начальством на предмет этапирования шестнадцатилетнего стрелка на "губу". Потом с заметным облегчением заявил, что свободных мест на гауптвахте пока нет. Забегая вперед скажу, что прецедентов пребывания на "губе" суворовцев на моей памяти не было. Может просто пугали для острастки? Тем не менее, я заметно скис. Лучше бы дали трое суток ареста с надеждой остаться в училище. А так меня, кажется, элементарно готовят на вылет. Случай-то уж больно неординарный…

Отпустив офицеров, Капустин усадил меня на стул в кабинете дежурного, уточняя кое-какие детали. Обладая природным чувством юмора, он стал потихоньку возвращать меня к нормальному состоянию. Под конец узнав, что незадачливый охотник родился в городе Рубцовске Алтайского края, молодой офицер искренне обрадовался, оказавшись земляком.

- Что же ты за стрелок? - куражился он надо мной. - У нас на Алтае охотник, почти не целясь, попадает белке в глаз, чтоб шкурку не испортить… А тут… Старшина-то пришьет себе новый погон, а вот тебе могут пришить дело…

Конечно, мне было не до смеха, когда я вечером в разгар самоподготовки вернулся в учебный класс. Встреча с одноклассниками ограничилась гробовым молчанием. Событие сразу стало доминирующим среди местных происшествий, вот только никто не мог предугадать финала. Наш добрый, любимый всеми взводный воспитатель подполковник Михаил Иванович Батрак пребывал в прострации и старался не смотреть в сторону малолетнего преступника. На всю жизнь в память врезалась картинка: сижу, тупо листаю расписание уроков на завтра, открываю учебник астрономии, потом вдруг захлопываю его, остро чувствуя бессмысленность происходящего - зачем учить, все равно прогонят.

А на завтра, как в русской народной сказке, произошло событие, перед которым померкло и съежилось до размеров шагреневой кожи мое собственное. В следующей за нами по возрасту роте приемный сын генерал-лейтенанта Халезова после окончания занятий вытащил из кармана то ли подаренный отцом, то ли украденный у него немецкий пистолет "Вальтер" и стал бахвалиться опасной игрушкой перед своими товарищами. Кто-то усомнился, сказав, что оружие всего лишь бутафорский пугач. Тогда Халезов вынул обойму с боевыми патронами. Все убедились, что они действительно настоящие, а кто-то, рассматривая пистолет и думая, что он теперь разряжен, нажал на курок. Бедняга забыл, что один патрон всегда уходил в патронник при передергивании ствола.

Прогремел случайный выстрел. Пуля попала в палец стоявшему у окна однокласснику, который, видимо, пистолетами не очень интересовался, за что и поплатился поврежденной фалангой среднего пальца правой руки.

И вот перед глазами уже другая картина: наспех перевязанного пострадавшего дробной рысью транспортируют на территорию училищного автопарка. Там содержались не только армейские, но и личные автомобили. Один из них той же злополучной марки "Москвич-401" принадлежал хирургу нашей медсанчасти подполковнику Горовцу. Но ни начальника медсанчасти полковника Бескодарова, ни военфельдшера старшего лейтенанта Клячкина, как и машины скорой помощи во время происшествия на месте не оказалось, и я увязался сопровождать раненого в военный госпиталь на автомобиле подполковника. Случилось так, что мы сдружились с этим тихим, ироничным, интеллигентным человеком, он часто интересовался моими успехами, я увлекся медициной и засыпал его постоянными расспросами. "Москвич" стоял на открытой площадке, я, пользуясь правами друга, часто красовался за рулем. С того времени у меня даже сохранились две фотографии: на одной я сижу в качестве перепуганного водителя, на другой оказываюсь под колесами вроде бы собственного автомобиля, который меня же самого и задавил.

Мы быстро доставили несчастного в госпиталь, где его вполне благополучно "заштопали". Вскоре вернулся Михаил Александрович Сиязов и о наших двух невероятных событиях велено было вообще не упоминать. Время было уж больно смутное, неопределенное. Только что "сыграл в ящик" Генералиссимус, за ним расшлепали Маршала Советского Союза, могли добраться и до генералов. Лишь однажды уже перед самым выпуском Михаил Иванович Батрак заметил, что этот драматический урок я обязан запомнить на всю оставшуюся жизнь.

Такие вот ассоциации навеяла мне встреча с бывшим старшиной Красько. Нас собралось не очень много, мы оживленно говорили о былом, вспоминали общих знакомых, поднимали бокалы за присутствующих и отсутствующих, но в моей душе остался какой-то дискомфорт. В краткой приветственной речи Борис Васильевич Изюмский, кому действительно по праву принадлежала пальма первенства в организации и проведении суворовских встреч, упомянул не только тех, кто достиг славы на военном поприще, но и представлял более скромное цивильное направление. А так как меня недавно назначили директором планетария, то сей панегирик вновь согрел и мою грешную душу. Однако главные лавры достались другому таганрожцу - командиру авиационного полка подполковнику Белоненко, ставшему впоследствии не последней фигурой Военно-воздушных Сил. На этой встрече он, правда, выполнял пока роль свадебного генерала. Поздно вечером, решив не оставаться на следующий день, я укатил в Ростов-на-Дону, где с семьей проживал мой двоюродный брат.

Продолжение...>>