Любознательный читатель! Вашему вниманию предлагаются отдельные сюжеты, записанные по памяти. Памяти ребенка. Здесь запечатлено то, что видел и чувствовал маленький мальчик, оказавшийся на перекрестке самой кровопролитной войны за всю историю человечества.

или

Война глазами ребенка

Формирование 440-го артиллерийского полка РГК

Отец мой, капитан запаса, находился в поезде, когда узнал, что началась война. Не заходя домой, он прямо с вокзала отправился на место формирования полка. Во второй половине дня пришел солдат, принес чемодан с запиской, из которой мама узнала, что папа уже в полку.

Формирование полка проходило в здании средней школы № 79. Это возле железнодорожного института (РИИЖТа).

29 июня 1941 года мама взяла нас с братиком и пешком повела через весь город на станцию Ростов–Гора (там, где сейчас расположена Комсомольская площадь). Было еще темно. Вокруг станции стояло оцепление - солдаты с винтовками. Однако жен с детьми пропускали молча.

Возле путей собралось очень много народа. В основном это были женщины с детьми. Стояла мертвая тишина. Это хорошо помню. Начинало светлеть, и в куще деревьев раздались птичьи голоса. Железнодорожники с керосиновыми фонарями так же молча стали подавать товарные вагоны.

Молчали дети, молчали женщины – они все пришли провожать на фронт мужей, отцов. И в этой тишине раздались шаги – это две тысячи солдат шли от РИИЖТа (где сейчас стоит православный храм)  по улице (сегодня это улица Шеболдаева) на станцию Ростов-Гора. Когда они стали переходить деревянный мостик через речку Безымянная, этот тихий топот многих ног донеся до нас. «Идут», - раздался шелест со всех сторон ожидающих.

Видимо, солдатам разрешили попрощаться с родными, потому что все женщины обнимались и прощались со своими мужчинами. Раздалась команда, и солдаты побежали по вагонам. Отец крикнул маме: «Ты не переживай, через месяц-другой мы справимся с врагом и вернемся с победой». Эшелоны уходили на восток. Видимо, на станцию Нахичевань-Донская (Ростов-Товарная). Восходящее солнце светило нам в глаза. Женщины не плакали. Они крепились, чтобы на людях не показать свою слабость. Это потом, дома, они завоют в голос, пугая детей.

Только тогда, когда, мы - мальцы, услышали страшные рыдания своих матерей, мы поняли, что в нашей жизни произошло что-то страшное, непоправимое. Эти страшные дни на всю жизнь оставили грубые рубцы на наших детских сердцах.

Через пятнадцать лет я поступил в РИИЖТ, и мне приходилось много раз ходить через мостик, по которому папа со своими солдатами ушел на фронт. Он, раненый, покалеченный, все-же вернулся домой победителем. А сколько однополчан не вернулось? Мысль, что я иду в институт по мосту, по которому отец ушел на фронт, заставляла меня по особому относится к своему труду – учебе.

То, что я закончил институт с отличием, в этом было участие и тех солдат и офицеров, которые 29 июня 1941 года ушли по этому мосту на фронт защищать меня, своих детей, чтобы мы могли жить, учиться.

Эти слова звучать высокопарно, но я не могу выразить свои мысли проще, а по сути это так. По этому мостику ребята шли на фронт, а я по нему ходил на учебу в институт.

«Папина пушка» - 152-мм гаубица-пушка образца 1937 года (МЛ-20). С этими отличными орудиями «папин полк» прошел боевой путь от Серпухова (под Москвой) до Кенигсберга и крепости Пилау. В октябре 1941 года ростовский 440-й артиллерийский полк впервые в истории войны остановил фашистов под Москвой, а потом ростовские бойцы шли только вперед и гнали оккупантов. Полк за подвиги под Москвой получил почетное наименование «1-й гвардейский артиллерийский полк».

Папа ушел на фронт 22 июня 1941 года. Самые страшные испытания 440 артиллерийский полк большого калибра РГК испытал под Смоленском. Окруженный в болотах, полк пробивался на восток, на тракторах «Коммунар» тащил 30-и тонные орудия со скоростью 5 километров в час. При этом немцы на мотоциклах много раз обходили полк и устраивали ему засады. Полк вышел к своим с тяжелым вооружением и вынес всех раненных. Редкие письма с фронта папа писал в треугольничках. Пока артиллеристы пробивались через болота, писем не было. Неопределенность мучила маму.

Жди меня

Много позже, когда я стал совсем взрослым, я понял слова поэта «Жди меня». Только так ждали наши матери наших отцов, и мы дождались их. После долгого молчания письма стали приходить чаще. Это означало, что солдаты на отдыхе, на переформировании.

Фронтовой треугольничек

Письмо писалось на страничке, вырванной из школьной тетради, сворачивалось треугольничком, на нём указывался адрес получателя и обязательно обратный адрес. Обычно обратный адрес писался так: «Полевая почта №№, ФИО». И далее письмо шло бесплатно по всем фронтам во все самые отдаленные уголки нашей страны. Письма никогда не терялись. Всегда находили адресата. Каждый треугольничек проверяла полевая цензура. Бывало, отдельные слова или даже целые строки оказывались зачеркнутыми черными чернилами. Эти треугольнички, приходящие с фронта или прибывающие на фронт из тыла, были очень сильным моральным оружием «Фронт и тыл едины».

Первая оккупация

Первая оккупация в 1942 году была недолгой. Но события показали, что надо пойти на любые жертвы, только бы не оказаться в оккупации еще раз. Поэтому летом 1942 года при приближении немецкой армии к Ростову подавляющее число населения попыталось уехать или уйти из Ростова. Однако это удалось только тем, у кого был эвакуационный лист. А у кого его не было, для того город был закрыт и выйти из него не было никакой возможности.

Первая эвакуация

Не добившись разрешения на эвакуацию, наша мама сшила два заплечных мешочка моему братику и мне, уложила туда одежду, документы, по куску хлеба, взяла мою колясочку, куда положила самое необходимое, и в 4 утра мы с ней пешком тронулись в эвакуацию. Наш путь проходил по проспекту Ворошиловскому, улице Красноармейской и далее задворкам до 20-й линии. Вся Красноармейская была усеяна трупами красноармейцев, которые отступали от Таганрога. Сначала было страшно идти через трупы убитых солдат, потом притерпелись. Через много лет мне все еще снится, как я маленький в коричневых туфельках и в белых носочках пробираюсь среди многих-многих трупов. Надо было торопиться, начинало светать, а значит снова налетят немецкие самолеты и будут расстреливать все живое.

Сохранившийся дом №52 по проспекту Ворошиловскому, в котором жила семья Тучковых. Фото 6 ноября 2011 года.

Южные окна бывшей квартиры Тучковых (первый этаж). В настоящее время квартира переоборудована под офис продажи железнодорожных и авиабилетов

ООО "Трансагенство".

Когда мы вышли к переправе через Дон на 20-й линии, там было столпотворение. Шли очень торопливо войска, толпы жителей штурмовали внешнее оцепление. Солдаты отбивались от напирающей толпы прикладами и штыками. Вдруг все засуетились, бросились бежать, исчезли солдаты из оцепления. Раздалась стрельба. К переправе подошел немецкий танк (мой братик называл его танкеткой), подъехали мотоциклы с пулеметами на люльках. Все куда-то стреляли в сторону Дона и влево-вправо. Наша мама схватила нас с братиком, прижала к груди и низко склонилась к земле. Подбежал немец в каске и большой плащ-накидке. Он был злой и орал: «Матка, век-век! Нах хауз, матка!» (в смысле пошли вон, домой).

Мы побежали в какой-то переулок, а потом пошли к бабушке, которая жила на Посоховском переулке. Мама решила остаться жить до конца оккупации у бабушки. Однако на следующий день явился очень чистенький и вежливый дядечка из управы в шляпе, с галстуком, проверил паспорта и велел маме возвращаться по месту постоянного жительства.

Возвращались домой на следующий день. Шли по Большой Садовой. Немецкие танки стояли в тени деревьев вдоль клинического парка. Немцы с сапогах, черных трусах и пилотках мыли танки и с хохотом обливали друг друга водой. Изрядно струхнув, мы катили слою колясочку по центру дороги и старались не смотреть на хохочущих немцев. Вернувшись домой, стали врастать в быт оккупации.

Ежедневные обыски квартир

Не разрешалось ни днем, ни ночью запирать дверь. Круглосуточно с обходом проходили военные наряды, которые проверяли наличие людей. На двери была надпись, что в квартире проживает мать и двое детей. Во время бомбёжек, когда мы были в бомбоубежище, наряды проверяли квартиры, даже если в них не было жильцов. Следует отметить, что немецкие патрули могли расстрелять нарушителя прямо на улице, но никогда ничего не пропадало при обыске квартир, даже если там не было жильцов.

Немцы и их сателлиты

Ростов был оккупирован немцами. Хотя в городе были подразделения румын, чехов. Эти были в своей форме. Чехи немного говорили и понимали по-русски, вели себя предельно корректно. Румыны воровали все, что могли стянуть. Был случай, когда во время бомбежки румынские солдаты вынесли из квартиры платяной шкаф со всем содержимым. Немецкий солдат спугнул их. Они бросили шкаф и удрали через проходной двор. Как только немцы вошли в Ростов, стразу появились слова: «пани», «пан», «проше, пан», «джэнкую», «шестко едно (все равно)». Эти слова настолько вошли в быт, что я сейчас иногда применяю их, не задумываясь. Кроме того, чисто немецкие слова звучали так особо, что потом в школе у меня были неприятности из-за произношения немецких слов. Спустя много лет я узнал, что в Ростове в форме немецких войск были поляки. Эти поляки у себя на родине были мобилизованы немецкими военкоматами и шли служить в войска вермахта наравне с породистыми немцами.

Особая роль отводилась полицаям. Это были особы за сорок лет, в черных пиджаках, темных брюках, заправленных в сапоги, со старой винтовкой. На рукавах у них была повязка с большой буквой «Р», что по-немецки обозначало «П». Эти перевертыши принимали самое активное участие в расстрелах, облавах, вытаскиванию из домов юношей и девушек для отправки в Германию. Население этих служителей ненавидело. Были случаи, когда их убивали партизаны. За убитого полицая немцы не мстили. Зато сами полицаи при всякой возможности избивали граждан, отнимали одежду. Самое удивительное, что от полицаев часто доставалось детям, которых они любили бить со злобой, приговаривая: «У-у, большевистское отродье, всех передавим». Автор не фантазирует, а все испытал на себе. Не удивительно, что когда наши войска освободили Ростов, то пойманных полицаев вешали на улицах для всеобщего обозрения.

Облавы

С первых дней оккупации начались облавы. Облавы проводились на отдельных участках города, на рынках, на «хитрых» («блошиных»", как их называют в Москве). Жителей города хватали и под штыками гнали убирать трупы на улицах, в разбитых домах. Началась жара. Немцы боялись эпидемий. Трупы стаскивали в воронки, в противотанковые рвы, в окопы и засыпали хлорной известью и строительным мусором. Благо разбитых домов было много на всех улицах города. Облавы устраивали также и для того, чтобы выловить граждан без документов, мужчин призывного возраста, молодых людей для отправки в Германию. Активистами в облавах выступали полицаи. Они были еще опасны тем, что многих людей знали в лицо, на некоторых имели «зуб», а это был подходящий момент для сведения счетов.

"Хитрый рынок"

"Хитрый рынок" чаще всего возникал в маленьком переулке, из которого было несколько выходов через проходные дворы. На таком рынке можно было купить продукты питания, одежду, обувь. Часто торговля шла бартером: одежда менялась на еду. Можно было приобрести инструменты и даже документы погибших и умерших. Понятно, что для немцев "хитрый рынок" был перспективным местом для проведения облав. Поэтому весь рынок был на страже: как только появлялись полицаи или угроза облавы, все разбегались по переулкам.

Еда, вода, канализация

Ежедневные обстрелы, бомбежки, пожары, подрывы при сдаче города полностью разрушили инфраструктуру города. Продуктов питания не было, магазины были разграблены. Единственным способом достать еду была менка. Меняли одежду, предметы первой необходимости на еду. Меняли на рынках, ездили менять в ближайшие станицы. Основной едой была кукуруза, макуха, картошка или даже очистки картошки, рыба, капуста квашеная. Хлеба или муки было совсем мало. Зато можно было купить дёшево крупную рыбу. На "хитром рынке" на Державинском переулке были очень вкусные жаренные пирожки с капустой. Но это была не еда, это было лакомство, которым бабушка иногда нас баловала. Еще замечательным гостинцем был керосин, который дедушка приносил за пазухой в пол-литровой бутылочке. Дедушка пешком шел по заснеженному городу, его несколько раз проверяли патрули и из-за преклонного возраста пропускали. Он приносил еще вяленую таранку, которую ловил с набережной, солил, вялил и нес своим внучкам. Наступал рай. Мама заправляла примус керосином, над огнем ставила формочку для пасок, и через 10 минут поверхность формочки начинала алеть. Так как единственное окно в кухне коммунальной квартиры было забито фанерой, то источником света была коптилка. И вот появлялось еще раз каленая формочка. В кухне становилось тепло, хотя в углах у самого потолка сверкал звездами иней. Мама кипятила чайник, мы с братиком вылазили из-под одеяла, снимали варежки и тянули руки к раскаленной формочке. Еще был кипяток и чудная таранка. Было очень хорошо. Только не было хлеба. Потом дедушка уходил, керосин кончался, таранку мы съедали, залазили под одеяло в пальто, валенках и шапках. Братик вслух вспоминал как здорово жилось «до войны».

Потом кончалась вода. Мы с братиком брали салазки, устанавливали два ведра и отправлялись за водой к Дону. Ворошиловский проспект прямо упирался в набережную, где были ступеньки без перил или других ограждений к воде. Братик спускался к воде, набирал ведро воды и тащил по обледенелым ступенькам наверх. Затем мы опускали в каждое ведро деревянные планки сбитые накрест – чтобы вода при движении не расплескивалась. А дальше тащили саночки вверх по Ворошиловскому до своего дома.

Однажды, когда мы собрались везти саночки, мимо проходила группа немцев, и один с хохотом сбил наши ведра, причем они оба упали на лед. Пришлось братику выходить на лед набирать воду в тащить еще раз. Эти историю мой брат запомнил на всю жизнь Недавно я его спросил, что он помнит с тех пор. Он сразу вспомнил того веселого немца, что сапогом сбил наши ведра с водой. Кто-нибудь удивится мелкому воспоминанию. Но надо представить то время, когда полуголодный ребенок, преодолевая страх, тащит по скользкой заледенелой лестнице ведро с водой, а веселый фашист сбрасывает наполненные ведра в Дон.

Как бы скудно мы не питались, все равно нужна была канализация. А она замерзла и через трубы канализации ничего не могло проходить. Это было ужасно, потому что никаких выгребных туалетов во дворе не было. Все нечистоты выливались в сугроб.

На расстрел была большая очередь

Германская политическая полиция вела борьбу не только с партийным подпольем и партизанами, но и с гражданами, которые могли оказывать помощь борцам сопротивления. В большом недоверии были семьи командиров и политработников Красной Армии, которые воевали на фронте. Первый гвардейский полк артиллерии, который под Москвой разбил бронетанковую дивизию «Адольф Гитлер» был признан Гитлером личным врагом. Семьи командного состава и политработников, оказавшиеся на оккупированной территории, подлежали расстрелу, как враги Германии.

Наша соседка со второго этажа Анна Журавлева написала заявление, что у нас отец командир – артиллерист, майор и за бои под Москвой получил гвардейское звание. Этого было достаточно и нас с мамой забрали в гестапо. Мы были на допросе там, где сейчас находится Дом правосудия (на улице Социалистической). В кабинете № 254 нас допрашивал офицер в черном военном костюме, прекрасно говоривший по-русски. Итогом допроса послужило резюме гестаповца: «Мадам, Вы представляете опасность для Германии и заслуживаете расстрела. Но у нас на расстрел очередь. Посадить вас нам не выгодно: охранять вас, кормить, лечить, а потом расстрелять – это не хозяйски. Немцы хозяйственный народ». Из этого замечания можно сделать предположение, что офицер-гестаповиц был не немцем. В результате у мамы отобрали советский паспорт и выдали немецкий аусвайс с временной пропиской. В заключение гестаповец проконсультировал, что когда принесут повестку, то надо будет явиться на сборный пункт, с собой не брать никаких вещей. В 9 часов сбор, а в 12 часов все уже будет кончено. Вот с такими наставлениями мы жили, вздрагивая при каждом стуке в дверь. Надо ли говорить, что освобождение Ростова 14 февраля было праздником, оценить который в мирное время жители  просто не могут.

После освобождения Ростова город был потрясен масштабами расстрелов, которые устроили оккупанты. В Ростове известно место массового расстрела – Змиевская балка. Были расстрелы и в других местах: внутри тюрьмы, в оврагах вокруг города, во внутренних дворах многих зданий.

Бомбоубежище

Бомбоубежище помещалось в подвале двухэтажно дома на Ворошиловском № 58. Воздушные тревоги объявлялись диким воем сирен и радиотрансляционной сетью: «Внимание, внимание! Воздушная тревога!». По этим сигналам все жители бежали в подвал. По большому счету, бомбоубежище защищало только от осколков и воздушной волны. Если бы в дом попала бомба, то все находящиеся в подвале были бы засыпаны заживо. Так и случилось в двух домах на углу Большой Садовой и Буденновского. Там было заживо похоронено большое количество жителей. На месте этих братских могил сейчас находятся фонтанчики.

После этого в нашем бомбоубежище пробили проход в соседний подвал, где находилась неработавшая котельная. Бомбежки происходили несколько раз днем и очень часто по ночам. Поэтому мамаши с малыми детьми ночевали в подвале. У каждой семьи был свой закуток, который освещался коптилкой. Устройство коптилки было нехитрое. В пузырек из-под лекарства наливался керосин, сверху он накрывался жестяной крышечкой, в которой через отверстие  проходила жестяная трубочка, а через неё пропускался фитилек. Фитилек чаше всего делался из веревочки. Как видно, все «комплектующие» можно было набрать в куче ненужных вещей и за пятнадцать минут собрать такой агрегат могла любая молодая мамаша или бабушка. Естественно, что коптилки в подвале горели круглые сутки, по стенам и потолкам помещения прыгали тени. Такие же коптилки были и в каждой квартире, но там их тушили, когда выбегали в подвал. Ну и, конечно, также днем. Зажигали коптилки или от зажигалок, или же огонь добывали ударом металла по камню. Поджигали сначала трут, а уже потом фитилек в коптилке. Спичек не было. Как показывают в кино – такого не было.

Бомбоубежища хорошо защищали от осколков. Осколки от разрывов зенитных снарядов неслись к земле, набирая скорость и кинетическую энергию. Один такой осколок разрезал в нашей квартире ватное одеяло на две части. А другой осколок пробил книжный шкаф насквозь. Зенитные осколки несли страшную угрозу, оставаться в квартире при налете было опасно. Поэтому население не приходилось упрашивать прятаться в подвале. Когда летела бомба или снаряд, то раздавался дикий вой и понять, куда летит твоя смерть - на тебя или мимо, нельзя было понять. Мама подгребала нас под себя и накрывала своим телом. В городе были случаи, когда тело матери вбирало в себя поражающие осколки, а дети оставались живые. Такие случаи обсуждались женщинами в подвале при свете коптилок. При налете каждая мать старалась прикрыть своих деток своим телом.

Мягко говоря, большая часть жизни проходила в подвале. Соответственно дети ходили на горшочки, обилие потных, плохо мытых тел. Все это создавало особую атмосферу. Немецкие патрули очень не любили спускаться в подвалы для проверок. Обилие детей в подвале позволяло прятать детей расстрелянных родителей. У нас в подвале прятали несколько еврейских детей. Немцы не проявляли рвения по их поиску. Поэтому любая мамаша могла вмести со своими детьми прятать еще одного и уверять, что это ее «киндер».

Баба Надя в 92 года

Сырость и холод в подвале, нетопленные квартиры естественно создавали условия для болезней жителям города, особенно детям. Мне пришлось несколько раз переболеть воспалением легких. Последний раз болел особенно тяжело. Лекарств не было. Пришел доктор - старичок с баулом и рыжими усами, принес маме красный стрептоцид и откровенно сказал, что шансов на моё выздоровление мало и очень мало. Мама плакала от бессилия. Баба Надя – бабушка моей мамы жила в Туле и, когда она узнала, что в оккупированном Ростове умирает её внук, то пешком пришла из Тулы в оккупированный Ростов, пройдя через линию фронта в свои 92 года. При этом она еще и вылечила меня. Как? Никто не знает до сих пор.

Бабушка Надя помнила крепостное право, сама была в 14 лет отдана в дом барина воспитывать детей. За свою жизнь она воспитала папу, его сыновей и внуков. Научилась вести себя в обществе, лечить людей, разговаривать на французском и немецком языках. Последний ее питомец был морским офицером и служил в Севастополе, куда взял собой свою няню Надю. Во время революции, барин построил своими руками на заводе Севастополя подводную лодку и предложил Наде вместе с дочерью уплыть во Францию. Но баба Надя отказалась уплывать в эмиграцию и осталась в Севастополе.

Вылечив меня, баба Надя заторопилась в Тулу. Находясь в оккупированном Ростове, она узнала, что сын ее – главный инженер завода в Туле лежит парализованный и ему некому подать воды. А вода в стакане замерзала к утру. Баба Надя взяла с собой сухариков и пешком пошла через линию фронта в Тулу. Через короткое время, похоронив сына в Туле, баба Надя опять пришла в Ростов. Чудные Вы – русские старушки!

Были сильные морозы. Мы с братиком спали в нетопленной квартире в пальто, в валенках и в шапках. Баба Надя пришла и шепотом заявила, что супостатов скоро, очень скоро погонят. Вот только пусть придет весна. По мнению бабы Нади немцы и их техника не приспособлены для русского климата. Танки не заводятся, из пушек стрелять, автоматы замерзают. А вот у русских танки передвигаются, пушки палят. На фронте много свежих войск Она видела, как молодой солдат сидел на сугробе и с аппетитом ел кашу. Рядом лежала шапка-ушанка, из которой курился пар. Когда бабушка посоветовала молодому воину не сидеть на сугробе, чтобы не застудиться, тот с веселым хохотом сообщил, что его мама родила в сугробе и что снег - его привычная среда обитания. А вот немцы - замершие, одетые в бабье тряпье, среди них много обмороженных и вшивых. Чудеса, но когда через 60 лет я стал читать воспоминания немецкого генерала Гудериана, с танками которого полк папы встретился в октябре 1941 года, то нашёл в них подтверждение всего того, что сообщила нам баба Надя в оккупированном городе в 1943 году.

Бабушка была уверена, что "чуть солнышко пригреет - и наши погонят супостатов. А вот тогда Вася (мой папа) пришлет треугольничек, в котором сообщит, что у него все в порядке".

Гадалки, ворожеи

Сидя в темных подвалах или в замерзших квартирах молодые наши матери переживали за своих мужей, которые на фронте подвергались смертельной опасности каждую минуту. В этот момент появилось много гадалок, которые бесплатно или за небольшую цену утешали жаждущих услышать одобряющие новости. Так и моя мама, переживая за папу и находясь под угрозой расстрела, решила обратится к профессиональной ворожеи. Была такая по соседству, которая многое угадывала. Мама обратилась к ней. Ворожея шепотом сообщила, что скоро маму ждет приятное сообщение, до весны все будут живы. Папа живой, но его солдаты носят на закорках. Братик почему-то в черном, а вот я весь в белом, но не доктор. Было много загадок, которые разрешились позже, почему папу таскают на закорках, почему братик в черном, а я в белом. В нетопленной темной комнате дамы, оказавшиеся в оккупации, гадали. С братиком решили, что он пойдет в железнодорожники (наши родители одно  время работали на строительстве Западно-Сибирской железной дороги). Про меня и вовсе было понятно. Когда меня спрашивали: «Мальчик, а ты кем станешь, когда вырастишь?». Я отвечал, что хочу быть парикмахером. Прошли годы и мысли гадалки нашли свое решение.

Папа был ранен в ноги, не мог ходить, а в госпиталь отказался ехать. Его лечили в полку, а на огневые позиции его носил ординарец. Папа, будучи раненым в ноги, часто корректировал огонь батарей своего дивизиона. Братик же поступил в Суворовское училище и носил черную форму. А я стал создавать вычислительный центр и на первых порах все ходили в белых халатах. Главное предсказание сбылось: все были живы и весной нас освободили наши войска. А вот как старушка угадала черную суворовскую форму или белую спецовку сотрудника вычислительного центра, когда их еще не было, остается загадкой нашего материализованного мира.
 

Освобождение

Январь 1943 года принес морозы. Женщины, встречая этот год – год надежды - собрались вскладчину. Главным блюдом был винегрет: квашеная капуста с вареной картошкой, бураком и хорошо сдобренным луком. А главным тостом женщин было: «За Победу, чтобы наши были живы, чтобы нас быстрей освободили». В феврале появились первые сосульки, чаще стало появляться солнышко. Немцы усилили карательную деятельность. Расстрелы стали проводится в три смены, даже ночью. Немцы засуетились, полицаи осатанели вообще. Стали избивать людей на улицах, отбирать кольца, серьги. В феврале усилились бомбежки и обстрелы из дальнобойных орудий. Теперь в подвале находились круглосуточно. Матери и бабушки сбегают домой, сварят кашки или еще что-то - и бегут в подвал кормить детей. Распространилась информация, что немцы имеют приказ о том, что в случае подхода Красной Армии, расстреливать всех жителей и забрасывать подвалы гранатами. Женщины, живущие на верхних этажах, клялись, что по ночам слышна канонада со стороны северо-востока. Тогда мы про Сталинград еще не знали. Однако все стали прислушиваться и строить прогнозы, как скоро нас освободят. И вот после страшной стрельбы в городе и днем и ночью наступила тишина. Молодые девушки 14-16 лет выбегали на волю и однажды прибежали взволнованные и сообщили, что немцы ввели в город белогвардейцев. В подвале стали гадать, что это такое и что нам ожидать.

И вдруг! Створки дверей подвала распахнулись настежь, обильный свет ослепил глаза, привыкшие к полутьме. Зычный голос по-русски выругался, позвал свою маму и удивился какая вонь в этом подвале. Затем он поинтересовался: «Есть тут кто-нибудь?». Все притаились. И тогда второй голос посоветовал бросить в подвал гранату и сразу станет ясно: пусто там или кто-то есть. На такое хамство старшая по подвалу бабушка Нюся Зрелова, которая много вынесла на своих хрупких плечах с начала войны, решительно двинулась по ступенькам наверх и приговаривает: «Я тебе брошу, я тебе брошу. Тут много детей! Сейчас тебе уши надеру». Вдруг бабушка остановилась, заслонив глаза от обильного света и поинтересовалась: «А вы, сынок, белые или красные». Солдат оторопел, с чего это бабушка приняла его за белого? «Красные мы, красные!». Бабушку удивили погоны на плечах солдат. «Откуда у тебя погоны?», - спросила баба Нюся. Солдат ответил: «Это нам Сталин дал, чтобы лучше гнали фашистов со своей территории». Разобравшись, что на шапках есть красные звезды, была дана команда вниз, в подвал: «Наши это, наши. Вылазьте!»

Тут я, автор воспоминаний, должен поставить точку. Потому, что уверен: еще не родился автор, который сумеет передать на бумаге чувства, охватившие жителей подвала, после всех их переживаний и испытаний, когда они узнали, что их освободила своя армия, что ночью за ними уже не придут полицаи и не потащат на расстрел. Слезы радости, объятия!

Подобный взрыв эмоций я видел еще раз в жизни. Это было 9 мая 1945 года.
 

Военкомат на страже семей фронтовиков

После освобождения Ростова мама помчалась в отделение милиции, чтобы поменять немецкий аусвайс на советский паспорт. Однако, натолкнулась на хамство милицейского капитана, который укорял маму, зачем она осталась в оккупации. Начал ее оскорблять, довел до слез. Вся в слезах, мама пошла в военкомат. В то время в военкоматах работали фронтовые офицеры, покалеченные на фронте. Умные, грамотные офицеры не могли служить в строю, но зато добросовестно работали в военкоматах. Военкоматы подчинялись напрямую Верховному Главнокомандующему и проводили большую работу по формированию новых воинских подразделений. За год в стране формировалось по триста дивизий. Все эти дивизии комплектовались рядовым составом и командирами. Кроме того, военкоматы шефствовали над семьями фронтовиков. Для жен фронтовиков военкомат был самой надежной опорой. И вот мама, вся в слезах, пришла в военкомат. Выслушав её, офицер военкомата позвонил в милицию и потребовал решить вопрос. Между прочим он намекнул, что формируется полк НКВД, в который очень нужны боевые офицеры, которые не только умеют воевать с женами фронтовиков, но и готовы повоевать с оккупантами. Советский паспорт был выдан маме в тот же день.

Эвакуация в станицу Егорлык (ст. Атаман)

После освобождения Ростова, компетентные органы решили, что надо из города вывезти семью фронтовика, которую немцы не успели расстрелять. Вот нас и отправили в станицу Егорлык, где никто не знает, что мы из себя представляем. Жизнь в этой замечательной станице (не в деревне, а в станице!) оставила добрую память на долгие годы. Поезд из Ростова приходил на станцию Атаман ночью. Представьте, что делать совсем молодой мамаше с двумя малыми детьми, оказавшейся в таком положении. Сейчас, в мирное время, я не знаю, что нужно делать. А в 1942 году, когда шла самая жестокая война за всю историю земли, люди были близки и старались помогать друг к другу. Это уникальное свойство русского характера и помогло стране сплотиться и дать оккупантам отпор. Короче, совершенно чужая девочка 13 лет еще в поезде взяла над нами шефство и после прибытия в Егорлык повела трех чужих людей ночевать в свою хату. И моя мама, ничуть не сомневаясь, пошла в ночь. С малыми детьми, с чужой девочкой пошла ночевать к незнакомым людям. Шли мы долго, перелазали через окопы, выкопанные по периметру станицы. Обходили какие-то препятствия. И это все в абсолютной темноте. Нигде не было ни одного огонька. Действовало прифронтовое затемнение. Чужая мама приняла нас, чем-то угостила с дороги и положила спать на земляной пол, который недавно мазали кизяком. Это было здорово. Я никогда в жизни больше не видел этой женщины и девочки, которые приняли участие в нашей судьбе.

Военкомат – опора семей фронтовиков

Утром мама отправилась в военкомат. Там ей помогли получить назначение на работу в полевой госпиталь, выдали ордер на постой в станичную хату, за счет аттестата папы выдали деньги на первый случай. И все время нашей жизни в станице военкомат поддерживал нас в трудных жизненных ситуациях.

Станица Егорлык

Станица Егорлык расположена на «профиле» Сталинград–Сальск–Ростов-на-Дону. «Профиль» - по-местному это земляное полотно, по верху не мощеное. Весь транспорт шел по пыли, в которую превращался от тысячи колес грунт земляного полотна. Железная дорога имела здесь остановку - станцию Атаман. Станица была вытянута в длину, мощения не было никакого. Летом пыль такая горячая, что было больно наступать на неё голой ногой. Врачи-тетеньки из госпиталя говорили, что очень полезно ходить босиком по горячей пыли. А осенью и весной – грязь, по которой трудно было пройти даже в резиновых сапогах.

Весь день и всю ночь через станицу из под Сталинграда шли войска на Ростов, а потом - на Миус-фронт. Войска шли по профилю, пыль стояла до самых небес, не оседала ни днем, ни ночью. Здесь мы впервые увидели верблюдов, приводившие детей в восхищение. Они трудолюбиво тащили пушки, громадные фуры с сеном, с очень большими бочками (взятыми на винзаводах) воды. Через многие годы я выяснил, что в это время по этой дороге шли отдельные подразделения 5-го механизированного кавалерийского корпуса, который был сформирован в Ставрополье.

Верблюды были очень спокойные и миролюбивые. И хотя местные мальчишки плясали вокруг них и вопили: «Верблюд Яшка – красная рубашка. Плюнь на меня». Верблюды не реагировали и продолжали флегматично идти дальше. Но однажды, когда я показал очередному верблюду шар «Перекати-поле», который нам выдали на паек для разогревания обеда (керосина не было), верблюд проявил живой интерес и потянулся ко мне. Он наклонился, вытянул очень длинный язык, обхватил колючку и запихнул в рот. С каким наслаждением он жевал колючки! Аж мне захотелось попробовать колючку на вкус. Оказывается, вкус ее приятный.

Самооборона в станице

В станице офицеры военкомата, покалеченные на фронте, были вооружены кроме табельного оружия ещё и револьверами Наган и автоматами ППШ. В станице существовала система самообороны «истребки», куда входили школьники старших власов, вооруженные старыми винтовками с трехгранными штыками. Так как я был маленький и значительно ниже плетня, то часто видел, как над плетнем движется штык. Это по улице шел «истребок». «Истребки» были созданы на всякий случай, если появятся диверсанты или даже десант. Были случая, когда под руководством офицеров военкомата «истребки» прочесывали лесопосадки, где могли прятаться дезертиры и беглые преступники.

Быт в станице

В станице Егорлык мы успели пожить в нескольких хатах. Все хаты были обустроены на один порядок: мазанка, крытая камышом. Замечательная крыша из камыша! Мне ни разу не пришлось слышать ни тогда, ни позже, чтобы такая крыша протекала. Вся хатка по периметру снизу, с улицы обустроена завалинкой. Это такая пристроечка из глины и кизяка высотой 40-50 см. Вечерами на ней любят посидеть старики. За день глина прогревается и долго держит тепло. В прохладные вечера посидеть очень приятно. Стены глинобитные: вначале ставится плетень, а затем набивается глина с соломой, кизяком. Полы земляные. Было большое блаженство, когда мама вымажет полы глиной и кизяком, накроет подстилкой, сплетенной из кусков старой ткани. Окна днем в жару закрываются ставнями. Лучик солнца прорывается через малую щелочку. Пылинки пляшут в луче. В хате прохладно, хороший дух. Приятно полежать на циновке, переждать жару.

Кизяк

Кизяк – прессованный навоз, который употребляется как топливо и строительный материал. За все годы, что я живу в донском крае, я никогда не слышал, чтобы кизяк называли навозом. Коренное население относится к этому понятию с большим уважением. Кроме замечательных прикладных свойств кизяк еще обладает лечебным фактором. Когда русские дворяне заявляли, что они везут детей слабых легкими на парное молоко, то они грубо ошибались. В деревне, куда приезжали дворяне со своими чадами, лечебным был запах свежего кизяка, теплой шерсти коровы.

Не случайно в хуторах и станицах Дона практически не бывало эпидемий заразных заболеваний. Сейчас, когда в станицах понастроили кирпичные дома с деревянными полами, регулярно снабжают села углем, сократилось поголовье крупного рогатого скота, уникальные свойства кизяка отходят на последнее место.

Новочеркасское суворовское военное училище (НчСВУ)

гордую осанку, широкий кругозор. После получения аттестата зрелости воспитанники НчСВУ легко поступали в лучшие столичные военные училища и институты.